Таймырские олени

Самолет с хриплым ревом присел на задние колеса, немножко на них прокатился, затем клюнул носом и стал подруливать к серому зданию аэропорта. Через несколько минут из открытого люка по трапу спустилась колонна худощавых парней в оливковой форме. В Норильск прилетели 16 студентов Иркутского охотфака. Местные охотничьи власти — все как один бывшие наши выпускники — каждый год приглашали бригаду третьекурсников на отстрел диких северных оленей, которых в таймырской тундре в несколько раз больше, чем домашних. Студенты — в основном охотники из таежных или степных поселков — с детства привыкли к экстремальным, по городским меркам, условиям. Почти все прекрасно стреляли, свободно владели ножом и топором, могли неделями бродить по тайге в сорокаградусный мороз. Многие с помощью ножа и топора мастерили лыжи, умели ловить рыбу и добывать зверя и чувствовали себя среди дикой природы так же комфортно, как городские ребята на дискотеке. Трое из команды отслужили в армии, имели семьи и, естественно, возглавляли коллектив. В конфликтных ситуациях команда выступала сплоченно. Несколько человек имели спортивные разряды по боксу и самбо. Это определяло широту души, независимость и выковало хороших и крепких людей. В то время, когда многие студенты прочих иркутских вузов перебивались с хлеба на квас, охотоведы реализовывали добытую на практике или каникулах пушнину и в такие периоды жили довольно обеспеченно.

От Иркутска до Норильска добирались около суток с пересадкой в Красноярске. Все летели в первый раз и поэтому было немного не по себе — как там тундра, как холода, как вообще жизнь. Первый сюрприз ждал в аэропорту. Прямо на летном поле к нам подошли трое кавказцев и попросили разгрузить самолет с фруктами с натуроплатой. Пока таскали ящики с персиками, грушами и виноградом, так объелись, что чуть не оставили кавказцам «гонорар» — ящики с теми же фруктами. Потом уселись в четырехвагонную электричку и отправились собственно в город. По дороге угощали всех приглянувшихся дам и девчат свежими южными дарами, чтобы долго не таскать за собой эти ящики, в чем и преуспели к концу пути.

Тем временем мы уже продвигались по Заполярью. Небо было серое, низко ползли тучи, по сторонам тянулся хмурый, однообразный пейзаж — бесконечная равнина с мелкими кочками и чахлыми пучками какой-то растительности. Печальное впечатление усугубилось при виде городских улиц, один к одному напоминающими питерские, но со скверами без деревьев и стадиона, по краям которого торчало несколько кривых и чахлых березок, которые в Сибири ни один уважающий себя охотник и на костер не стал бы рубить. Тучи здесь вообще цеплялись за крыши домов, было холодно и промозгло. Настроение немного улучшилось после того, как нас поселили в конторе госпромхоза — добротном двухэтажном доме с настоящими бревенчатыми стенами. Точь-в-точь как наше общежитие на Подаптечной в Иркутске, откуда в свое время вышел весь цвет современного охотоведения по ту сторону Урала. Но, в отличие от родного Иркутска, в части пропитания и проживания здесь было просто другое царство. Во-первых, у нас под боком расположился уютный ресторанчик, где неразбавленное пиво разливали в кружки большим половником, а на закуску подавали соленого чира, муксуна или сига толстыми ломтями. Еда, правда, была дороговата, но нам выдали аванс, командировочные и мы, в общем-то, не очень переживали, поглощая с сушеным, а потом распаренным и поджаренным картофелем тушеную оленину (других блюд тут просто не было). Здесь же по баснословной цене продавали виноград, собственноручно выгруженный нами из самолета в недалеком прошлом.

Следующим утром нас троих откомандировали в город за покупками — надо было купить ложки, кружки, миски, поварешки, сковороды и прочий инвентарь для длительного житья в тундре. День был, в общем-то, достаточно условным понятием — сказывалась близость северного полюса. В полночь можно было легко читать газету и безошибочно разливать по стаканам неразбавленный спирт. (К сожалению, общая атмосфера в ту пору не предполагала обучения осторожности в обращении с крепкими напитками и несколько человек с нашего курса в свое время ушли в «великие угодья вечной охоты» из-за этого зелья). Лихости обращения со спиртным нас обучила компания армейских офицеров, с которой мы как-то раз затеяли в нашем ресторанчике соревнование на тему: кто больше может выпить — студент или офицер? Подвести итоги в тот вечер не смогли — обе сборные проснулись только через восемь часов в казарме и согласились на ничью. Утром поправились пивом и дальнейших последствий наше посещение воинской части не имело.

Дня через два к пристани, расположенной недалеко от конторы госпромхоза, подогнали здоровенную самоходную баржу и началась погрузка. На палубу втащили три лодки — «Обь» и два «Прогресса», пять моторов «Вихрь» — все новенькие, в заводской смазке, а также бревна, доски, скобы, провизию, теплые спальники из верблюжьей шерсти, палатки, печки «буржуйки», бочки с бензином и соляркой, уголь. Под моросящим дождем отвалили от пристани и пошли вниз по реке Пясине в сторону полюса. Палубу обдавало брызгами, в трюме, куда мы забрались было поспать, под настилом хлюпала вода и страшно воняло какими-то химикатами. Позже выяснилось, что здесь перевозили взрывчатку — с тех пор этот запах так запомнился, что, как мне кажется, и сейчас могу быть использован в качестве консультанта при поиске взрывчатых веществ.

По берегам потянулись голые, серые и, казалось, безжизненные холмы. К счастью, в дальнейшем выяснилось, что эти места просто кишат всевозможной живностью. В редких низинках были видны купы низкорослых елок и карликовой березки. Часа два проторчал на палубе в ожидании чего-либо живого, но ничего интересного не обнаружилось, замерз и спустился в шкиперскую каюту. Шкипер на первых порах энергично протестовал, пытаясь очистить от посторонних двухместную каюту, вместившую вместе с ним семнадцать человек, потом, смирившись с неизбежным, опрокинул в рот стакан водки, помахал возле лица рукой вместо закуски и улегся отдыхать на свою койку, где мог вытянуться во весь рост, на второй разместились восемь студентов, остальные устроились, кто как мог — на ступеньках трапа, а кое-кто просто на полу. Часов через 7-8 пути решили подкрепиться и заварили гречневую кашу, обильно приправив ее тушенкой и лавровым листом.

Между тем баржа вышла из реки в мелководное озеро. Сразу заштормило и судно стало качаться на волнах сбоку набок и вверх-вниз. К этому моменту сварилась каша и начала издавать аппетитный запах. Народ достал спрятанные за голенища сапог ложки и начал черпать из общего котла. Вдруг один остановил «черпалку» на полпути ко рту, замер, потом птицей взлетел на палубу, за ним пошел следующий «десантник», третий, четвертый... каюта опустела. Нас, не подверженных действию «морской болезни», осталось трое и мы не спеша умяли обед, рассчитанный на 17 человек. Правда, вернувшиеся с прогулки ничего не имели против. Есть им расхотелось. Попытались растолкать и накормить шкипера, но тот только объявил: «Когда кого за борт смоет — сделайте запись в вахтенном журнале» и продолжал дрыхнуть, дозаправившись алкоголем. Его железный организм просуществовал в таком режиме четверо суток без видимых последствий. Когда мы прибыли в конечную точку маршрута, шкипер стоял на палубе — свежий и побритый.

Проглянуло солнце, все вокруг засияло под его нежаркими лучами. Мы стояли у распадка «Муксуний яр», спускавшегося от реки. Мест, похожих на наше, на всем протяжении реки было, по-видимому, совсем немного и они использовались аборигенами с незапамятных времен, в чем мы убедились впоследствии, находя возле табора каменные грузила, кремневые ножи, скребки и овальные камешки с полусферой в центре. Наверху, над яром, разместились три старых могилки с искусно вырезанными деревянными гусями на верхушках врытых в землю столбиков. Я проверил по компасу направление, куда смотрели головы гусей — точно на север, градус в градус.

Довольно быстро разгрузились, поставили три палатки с нарами — две служили спальнями, третья — столовой; сколотили столы для обедов в палатке и на свежем воздухе. На все про все ушло три дня. Потом построили крытый рубероидом разделочный сарай и развесили на продольных балках крюки для подвески туш. Прямо к воде протянули деревянный трап, на котором предстояло разделывать оленьи туши.

Работали по 10-12 часов в день, но с удовольствием — хотелось быстрее справиться с рутинными делами и отправиться на охоту. К тому же на второй день подстрелили со спущенной на воду лодки пару оленей — великолепное питание было обеспечено. Правда, тут же возник первый конфликт. Наш повар когда-то работал в общепитовской столовой, поэтому начал по привычке раздавать порции с небольшими кусочками мяса, за что едва не был бит. После этого у него всегда наготове стояло ведро готового мяса, а рядом — мешок лука, чтобы каждый проголодавшийся мог утолить аппетит в любое время суток.

Сразу надо было определиться, кто будет стрелком, кто водителем лодки (штурманом), а кто попадет в разделочную бригаду. «Старики», естественно, пожелали стать стрелками и водителями лодок, и поступили опрометчиво. Вставать им надо было до рассвета и уходить на номера, потом настрелять оленей, связать их веревкой за рога партиями по 7-10 штук и пустить вниз по течению, либо буксировать с нижнего номера до базы против течения. Даже при самом удачном раскладе, пока к причалу подплывали первые связки, бригада раздельщиков успевала выспаться, искупаться в ледяной воде и спокойно позавтракать. Но зато потом и для них начиналась тяжелая работа.

По правилам надо было разделать туши не позднее, чем через 6 часов после отстрела. Работали без перерыва, днем и ночью, особенно в конце сезона, когда сыпал снег и ночи становились с каждым днем длиннее. Тогда трудились по двое — один светил фонариком, второй орудовал ножом. Находилось дело и повару — он каждый час обходил тружеников с кастрюлей горячего мяса, завернутой в кусок войлока и бутылкой спирта. Кстати, тогда на Севере это был общепризнанный напиток — при малом объеме — большое количество калорий. Кто хотел, отрывался от работы, выпивал из пластмассовой мензурки 35 граммов, закусывал куском горячей оленины и продолжал разделку. Несколько раз за этим занятием нас заставал поздний рассвет.

Собственно мне оленей довелось пострелять где-то недели через три после того, как была обустроена наша база. К тому времени и стрелки, и мотористы измотались в непрерывных бдениях — вставать приходилось затемно, возвращаться в лагерь опять же с наступлением темноты. Дисциплина в бригаде была железной. Олень шел пока что слабо, мы за все это время отстреляли и разделали около 50 штук, и бригадир решил назначить посменное дежурство стрелков и мотористов. Ранним утром мы с напарником подошли на лодке к посту, вытащили ее на берег и расположились на спальниках, покуривая «Беломор» и негромко болтая о том о сем. Прошло около двух часов, прежде чем на противоположном берегу как-то неожиданно появились «кусты», при ближайшем рассмотрении оказавшиеся оленьими рогами. Мы замерли, затаив дыхание и наблюдая, как олени спускаются к берегу.

Сначала к воде подошла небольшая группа рогачей, понюхала воду и вернулась к подходящему стаду. Оно уже шло лавиной и оттеснило передовую группу обратно к воде. Несколько оленей прошли по воде вдоль берега, потом поплыли, следом потянулся весь табун. Когда передовые олени переплыли середину реки, задние еще только начали входить в реку. Мы, пригнувшись, бросились к лодке, столкнули ее в реку и занялись каждый своим делом — моторист заводил «Вихря», я раскладывал пачки патронов на переднем сидении. Мотор взревел, лодка понеслась наперерез приблизившимся уже к нашему берегу оленям. Мы пронеслись между ними и отмелью, я успел выстрелить четыре раза, четыре оленя упали в воду. Передовые животные стали разворачиваться, а лодка уже неслась между стадом и противоположным берегом. Нам удалось сбить большую часть стада в плотную массу посредине реки — лодка носилась вокруг на полном газу, я стрелял без передышки, только успевая выбрасывать стреляные гильзы и заряжая ружье по новой. Не знаю, сколько времени продолжалась эта стрельба — в такие моменты может пройти и несколько минут и несколько десятков минут — счет времени исчезает. Краем глаза отметил только, что подошла еще одна лодка и открыла стрельбу. Оленьи головы, вспышки выстрелов, рев моторов, брызги, окружающие берега — все слилось в общую картину. Отчетливо запомнился момент, когда вторая лодка села на мель, а на нее поперли десятка полтора обезумевших животных. Парни отстреливались уже из двух ружей. Наконец все затихло — стадо прорвалось в тундру, нам осталось только связать веревками плывущие туши и пустить их вниз по течению.

Всего мы отстреляли в тот день 78 оленей, и далее промысел пошел почти так же активно. В день добывали по 30-40 зверей, бывший поначалу охотничий азарт пропал и к промыслу относились, как к обычной работе — тяжелой, но необходимой.

Наверное, сугубый моралист осудил бы такой промысел. Но, во-первых, тундра была перенаселена оленями, так как человек изрядно подсократил численность волков, стреляя их с вертолетов, вездеходов и, в общем, при каждом удобном случае. Численность песца — основного врага оленят — также была под контролем и сокращать количество оленьих стад стало совершенно необходимо, так как началась уже деградация тундры. Надо было выполнять функции хищников, пополняя при этом запасы вкуснейшего диетического мяса для людей, работающих в тяжелейших условиях Заполярья. А единственный способ организовать массовую добычу оленей — это перехват их во время переправы через реки, когда идет их массовая миграция. Весной они идут на север к океану, осенью обратно — ближе к лесным массивам.

Поначалу мясо в Норильск отправляли вертолетами. Прилетала «стрекоза» — МИ-8. Из нее выскакивал экипаж и устремлялся к куче субпродуктов. Авиаторы пихали в припасенные полиэтиленовые мешки сердце, печень, порой ссорясь между собой. Нас удивляла их жадность — вертолетчик на Севере получал зарплату больше, чем министр в Москве,- но, в общем, не возражали — разрешали брать столько, сколько нужно. После наступления холодов и до конца навигации мясо грузили на баржи.

Разумеется, наша жизнь состояла не только из забот о добыче оленей. Довелось охотиться и по перу, стрелять зайцев. Недели две после того, как обустроили лагерь, стояла теплая солнечная погода. Два дня даже загорали. Тундра за нашим распадком представляла в это время интересное зрелище — кустики карликовой березки перемежались зарослями голубики, в низинах прятались десятки небольших озер, окаймленных небольшими елками, под ними краснела брусника. Склоны оврагов покрывали сплошные заросли березок метра по полтора высотой. Мелкие озера кишели рыбой и нырковыми утками. Многие утки вообще, похоже, еще не встречали человека. Как-то я вышел на берег такого озерка, в котором плавало штук пять нырков и стал из любопытства «обстреливать» их мелкими камешками — птицы кидались на «бульки», пытаясь поймать добычу. В конце концов, один камень попал по назначению и обиженные птицы отплыли к противоположному берегу.

В городе тогда большим спросом пользовались галстуки из шеи гагары, имевшие сложный и красивый рисунок. На соседнем большом озере сидело их около десятка. То ли от большого ума, то ли из естественной осторожности, они располагались всегда на пределе досягаемости и, как утверждали некоторые знатоки, успевали уварачиваться от летящей дроби. Проверяя эту гипотезу, сжег семь или восемь патронов, но не добился успеха. Дробь ложилась вроде бы по месту, но птицы ныряли. Заряд же мелкой картечи дал результат — одна из гагар передернулась, и ее понесло ветром к противоположному берегу. Мне пришлось идти в обход, спотыкаясь о мелкие кочки.

Кстати, практически вся тундра была истоптана оленьими копытами. Невозможно было отыскать кусочек земли, на котором умещается подошва сапога, не занятый их отпечатками. В ближайших окрестностях оказалось великое множество зайцев. Они уже успели перелинять и были видны издалека почти в каждом более менее плотном кусте ивняка и березок. Я подошел к одному на выстрел, поднял ружье, прицелился, потом свистнул. Зверек только плотнее прижался к земле. Ну будешь ли стрелять после этого? Пришлось переключиться на куропаток. Эти хоть вспархивали, после выстрела наддавали ходу и благополучно летели дальше — тренировка.

Время от времени налетали стайки гусей. При их появлении я пригибался к земле и не шевелился, только внимательно следил за их полетом. Любопытные птицы почти каждый раз сворачивали с избранного маршрута и летели подивиться на невиданного «зверя». Первый сбитый мной гусь грохнулся о землю рядом, а второй утянул в ближайший овраг и в нем исчез. Овраг весь зарос березками, так что искать гуся было бесполезно. Но у моей дичи не выдержали нервы — птица услышала шаги, рванулась из кустов, спланировала на маленький остров посредине реки. Из-за поворота показалась наша лодка, с которой гуся успешно подобрали. Вообще всяческих птиц кругом было несметное количество.

Как-то выкроили ночь специально для охоты на гусей — надо было немножко разнообразить наше питание. Погрузились на два «Прогресса» и двинулись вниз по течению. Тогда ночь все еще была понятием достаточно условным. Полная темнота наступала где-то около двенадцати, а часа в два уже серебрился рассвет.

Прошли по извилистой реке километров десять, пару раз черканув на перекатах о камни, и благополучно пристали к берегу. Лодки сразу ушли обратно — сторожить оленей. Если даже стрелкам удастся что-то добыть, то пока они сплавят добычу до базы, пока подтащат вязанки оленьих туш к берегу, мы уже успеем вернуться, тем более, что туши могут полежать в холодной воде 2-3 часа. После высадки пошли обходить многочисленные озера. В пологих берегах, едва поднимающихся над окружающей тундрой располагались окаймленные низкорослыми деревцами всевозможные «блюдца» размером от десяти метров до полукилометра шириной. Чуть-чуть рассвело, и на меня откуда-то сзади налетел гусь, которого я вроде бы удачно срезал первым выстрелом. Тот кувыркнулся в низкую траву практически на чистом месте. Но я допустил непростительную для опытного охотника ошибку — не заметил точно место его приземления, а сразу стал перезаряжаться. Обычно, стоит только отвести глаза от места падения дичи, как оно сразу теряется. То же самое произошло и на этот раз — уже столько раз обжигался, запомнил, кажется, навсегда полученные уроки, но тут опять попался. Упавший гусь как в землю зарылся — минут пятнадцать поиска не дали никаких результатов — пришлось оставить это безнадежное задание, тем более что со всех сторон гремели выстрелы — ребята отводили душу по полной программе.

Я поспешил к берегу ближайшего озерка. Из окаймлявших его кустов вырвалось сразу три гуся. Одного сбил влет, а двое приземлились на середину водоема и вместе со сбитым подняли тучу брызг. Со второго ствола достал одного из них, третьего взял дуплетом бредущий по другому берегу Анатолий Петров. Практически на каждом последующем озере из прибрежной растительности выскакивало от 2-3 до десятка молодых гусей. Большая часть из них, не знакомая с привычками ружейного охотника, выскакивала на середину водоема, где и попадала под наши выстрелы. Стрельба продолжалась где-то в течение часа-полутора. Оказалось, что как-то незаметно, со стрельбой, отмахали еще километров семь в противоположную от лагеря сторону. Хотя гуси были молодые и весили не более трех килограммов каждый, тащить по 7-8 птиц за полтора десятка километров оказалось делом нелегким.

Почти на полпути к цели в ближайших холмах заметили топавшего по своим делам бурого медведя. В других условиях появление косолапого в поле зрения вооруженного отряда могло бы обойтись зверю дорого. Кто-нибудь из горячих студентов-охотников непременно проверил бы его реакцию на пару-тройку свинцовых пуль. Сейчас же половина из них даже, кажется, и не проводила его взглядом. Глаза застилал пот, мышцы ныли, впереди оставалось еще полпути по кочковатой тундре.

К счастью, оленей в тот день не было и мы, положив добычу около палаток, завалились спать. Когда встали, повар сообщил, что отказывается щипать такую массу дичи. Пришлось делать это самим.

Больше коллективных выходов на гуся не было, в дальнейшем правило — сам добыл — сам ощипывай — утвердилось и охладило пыл даже самых азартных. Так продолжалось до тех пор, пока Алексей не научил всю команду готовить уток на рожне. Ощипанную утку надевали на воткнутый у костра прутик и периодически поворачивали то одним, то другим боком к огню — получалось лакомство — сочнейшая печеная утка с нежной розовой корочкой. Ребята опять взялись за ружья и стали гоняться за утками, но... «поезд уже уходил» — озера замерзли и остатки утиных стай перебрались на реку, скапливаясь в немногочисленных непромерзших заливчиках.

Тут мне снова повезло — в силу природных особенностей организма я хуже всех переносил холод. Дошло до того, что однажды, попав на одну из последних барж, свернулся калачиком и заснул в тепле машинного отделения. Хорошо, вовремя обнаружилась пропажа и меня разбудили. С наступлением серьезных морозов мне отвели караульный пост — крытую рубероидом будочку на берегу реки в трех километрах ниже лагеря. В мою задачу входило отгонять от реки переплывающих оленей, что я неукоснительно и выполнял. Как раз у моего берега был небольшой заливчик, который утки облюбовали для своих сборищ. Придя на «точку», я собирал топливо, разжигал печку-буржуйку и начинал «охоту». Когда уток набиралось в заводи до десятка — дуплетом выбивал 2-3 птицы, быстренько выбегал из укрытия, подбирал добычу, щипал ее и готовил. В один из таких дней пожаловали олени. Стадо из 50-60 голов примчалось из тундры галопом и с ходу влетело в воду. Звери плыли через забитую «шугой» реку, медленно приближаясь к моему заливчику. Я дождался, когда первые олени выйдут на берег, выскочил из домика и начал стрелять. Двое остались на берегу, двоих застрелил в воде, остальные повернули обратно. Моя задача была выполнена.

На следующий день по дороге на точку я завернул к ближайшему озеру в поисках топлива и на его середине обнаружил примерзших ко льду уток. Птицы, несмотря на мороз, не стали покидать любимый водоем, лететь на юг, и попали в западню. Пришлось набрать длинных палок и с их помощью осторожно сбивать уток с «насеста». Хорошо, что лед был еще тонкий. Шесть освобожденных уток я потом изловил в траве у противоположного берега, принес в будочку, отогрел, и двух из них, на мой взгляд, наиболее крепких, жизнелюбивых, — выпустил. К сожалению, эта пара или оказалась не такой сильной, как я рассчитывал, или совсем потеряла голову — плюхнулась в заливчик и бороздила его до темноты. Проведенное на следующее утро по свежей пороше расследование показало, что эти птицы все-таки выбрались потом на берег и... попали песцам в зубы. Так что моя благотворительность продлила им жизнь всего на несколько часов. Четверых оставшихся уток через некоторое время пришлось отдать повару.

Следующая массовая охота, но уже на зайцев, оказалась для бригады отчасти вынужденной — добытых оленей мы отправили в Норильск, другие еще не подошли — у нас закончилось мясо. И вот однажды утром бригада в полном составе отправилась за пропитанием. На гряде холмов, тянувшихся параллельно реке, устроили большой загон. Четверо шли загонщиками, десять стали на номера. Один — знаток заячьей жизни Миша Деревянкин — курсировал в «свободном поиске». Он много охотился на ушастых в Новосибирской области. Теперь же, пока проводили загон, он действовал, сообразуясь с характером рельефа — то вставал правее линии стрелков, то заходил левее, успевая подстрелить от одного до трех зайцев до того, как открывали огонь номера.

Невысокие холмы местами были покрыты кустиками карликовой березы и ивняка, местами белели неглубоким снегом на проплешинах, и основная масса зайцев удирала преимущественно по прямой — от загонщиков к стрелкам. В последнем загоне подошла моя очередь открывать огонь. Расположился под бугром и только успел зарядиться, как наверху показался заяц. Увидев поднятое ружье, он наддал ходу, слегка изменив направление движения. Я нажал на спуск — зверек прибавил прыти и убежал. Следом зайцы начали сыпаться на мой номер один за другим. Всего их выскочило 16. Я выстрелил 12 раз по той же схеме — появляется на бугре заяц — вскидываю ружье, зверек наддает ходу — выстрел. Но дробь летела сама по себе, заяц — сам по себе — их маршруты не пересеклись ни разу!

Хорошо, что остальные охотники не стали мне подражать. Всего за пару часов добыли 23 зайца. Следующую неделю наше меню отличалось определенным разнообразием: суп из зайца на первое, тушеный заяц на второе. По желанию можно было менять блюда местами, или отменить одно из них, или оба вместе, тогда оставался соленый хариус с луком.

Затем опять пошла добыча оленя...

Покидали мы тундру в огромном вертолете. Ми-6 вместил в свое чрево и нашу бригаду, и лодки, и сотню последних оленьих туш. В иллюминатор было видно, как от горизонта до горизонта брели стада рогатых странников — великое кочевье набирало силу.

Юрий Кречетов


Поделиться







Индекс цитирования

© 2007–2024 Астрахань