За медвежьей желчью

В конце 70-х годов прошлого века я выезжал на север для охоты на медведя на овсах. Это одна из самых увлекательных, на мой взгляд, охот, но она трудна и малодобычлива. Дело в том, что крупный зверь, а он, как правило, и хитрый, не появляется на овсах засветло. Приходит и уходит в темное время, когда не только мушки не видно, но и самого зверя почти нельзя разглядеть. Из своего опыта, конечно, весьма скромного, я оцениваю шанс успеха в охоте на овсах примерно, как процентов десять на одну засидку, да и то на знакомой местности. После нескольких неудач я уже вообще намеревался с медведями больше не испытывать судьбу.

Но все-таки поехал, как говорится, не от хорошей жизни. Заболела жена. У нее был хронический бронхит, от которого никакими средствами не удавалось избавиться. Приступы кашля нередко носили характер жуткого удушья. Знающие люди подсказали, что здесь может помочь медвежья желчь. Пришлось поторопиться. Ведь шла уже вторая половина августа, и на носу была уборка овса. А между тем я не знал ни технологии извлечения желчи из туши, ни способов ее консервирования и хранения. Да и дозировка препарата мне была неизвестна. Не зная всего этого даже в случае удачи я рисковал превратить охоту в «мартышкин труд», то есть сделать ее бесполезной для лечения больной.

Ответов на указанные вопросы в доступной мне литературе найти не удалось. Можно было встретить только надоевшие восторженные «излияния» авторов о том, что желчь медведя — это драгоценность «на вес золота» и т.п. Вряд ли можно признать полезной и такую информацию: «Медвежья желчь великолепно помогает от брюха».

К счастью, в одном из журналов появились заметки В. Размахнина и В.Янковского, в которых вопросы извлечения, сохранения желчи были обстоятельно освещены. По вопросу о дозировке лекарства при лечении я обратился письменно непосредственно к В. Янковскому. Будучи одним из известных писателей в сфере охотничьей литературы, он оказался к тому же человеком исключительно деликатным и доброжелательным, и ни в первом случае, ни в последующем ни одно из моих писем не оставил без ответа. Ссылаясь на информацию от знакомых «восточных аптекарей», он написал, что на один прием нужно порцию сушеной желчи размером в одну-две спичечных головки, растворить в 50-100 мл воды. Принимать до еды. И это делать один-два раза в день. Было также сказано, что вреда для организма не замечено ни разу, а польза иногда наблюдалась уже через неделю.

И вот, наконец, все необходимые на первый раз сведения были собраны, а в кармане у меня лежал билет на поезд Москва — Архангельск! А в рюкзаке — десяток надежно снаряженных патронов с пулей «Вятка».

Прошло около полутора суток, и под ногами уже скрипели досчатые тротуары древнего города со златоглавыми куполами небольших церквушек. Охотинспектора на месте не оказалось. Мне сказали, что он по сигналу выехал ловить браконьеров, после чего предполагал заехать в деревню к своим родителям. В эту деревню я и поехал на видавшем виде автобусе. Дорогой произошло небольшое происшествие. И хотя оно к охоте никакого отношения не имеет, расскажу о нем как о курьезном случае из категории — «и такое бывает». На предпоследней остановке дорогу автобусу преградил пьяный дядя, сидевший без седла на большом коне. Хлыстом он угрожал водителю и требовал, чтобы последний убрал автобус «с его пути». Водитель нашел оптимальный выход, дав большие холостые обороты. Машина оглушительно заревела, и лошадь, выйдя из подчинения хозяину, отпрянула в сторону, освободив дорогу автобусу.

Охотинспектора ожидали к вечеру, и часа четыре я просидел на бревнах, с наслаждением вздыхая чистый воздух Севера. Радовала глаз небольшая речка. Пригнавшая свои воды откуда-то из необозримых болот западной Вологодчины, она уносила их дальше. В камышах копошились молодые утки.

Солнышко стояло еще высоко, когда к дому на мотоцикле подкатил охотинспектор. Мы познакомились. Мне он сразу понравился. Молодой человек плотного спортивного сложения. Лицо волевое, мужественное, но доброе. Мою заботу он сразу понял и сказал:

— Документ сделаем. Заходите пообедать!

Помню, в начале застолья я с улыбкой сказал:

— Вас, видимо, надо поздравить с удачной охотой!

— А кто вам мог об этом рассказать? — спросил он, немного настороженно.

— Так ведь у вас на брюках подсохла кровь, которая мне немножко знакома.

А кровь была явно медвежья: темно-красная — густой кармин, как выражаются художники.

— Получилось так, — сказал он, — браконьеров задержали, а зверя после них добрали.

В тот же день, с лицензией в кармане, я прибыл в указанную мне деревню, название которой память не сохранила. К лицензии была заботливо приложена рекомендательная записка на ночлег. Мне был отведен второй этаж опрятного домика, принадлежавшего двум пожилым супругам-пенсионерам. У дедушки на чердаке была столярная мастерская, где он выполнял заказы земляков. Хозяин мне сразу сказал, что в доме у них введена строгая финансовая дисциплина.

— Пенсию я всю отдаю старухе, — пояснил дед, а что заработаю по столярной части, этого ни-ни, никому! Это на водку!

Бабушка произвела на меня сильное впечатление. Таких, как она, мне видеть не приходилось. Это была, в полном смысле слова, лесная женщина — полесовщица, как называют таких в архангельской глубинке. Вставала она часа в три ночи. Сготовив кое-что поесть и оставив долю старику, она уходила в лес до позднего вечера. Собирала грибы, ягоды, ну и, конечно, жила и дышала лесом.

Утром начал осмотр овсяных посевов вокруг деревни. Съездил на попутном транспорте и в соседние деревни. К сожалению, удобной поляны со свежими следами зверя найти в тот день не удалось. Вечером сделал засидку на одной из полян, но звери не пришли.

После первой неудачи стало ясно, что поиск свежей потравы необходимо ускорить, так как вскоре начнется уборка овса, и охота может сорваться. Вспомнилось напутствие охотинспектора, который дал адреса ветеранов-медвежатников и рекомендовал в случае трудностей в охоте, посоветоваться с ними.

К одному из таких стариков, который жил в соседней деревне, я и зашел. Слушая его рассказы об охоте «в добрые старые времена» я начал лучше ориентироваться в географии местных овсяных посевов. А рассказчик, немножко рисуясь, как мне показалось, так увлекся воспоминаниями, что его трудно было остановить. Я, в основном, молчал, делая вид, что в восторге от его охотничьих похождений. Наверно, я, с вытаращенными глазами и раскрытым ртом, напоминал в те минуты персонаж известной картины художника, где на привале трое охотников, и один из них, затаив дыхание, слушает рассказ своего старшего товарища.

И вот, в конце концов, дошло дело до «момента истины»!

— А еще вот здесь, — рука рассказчика протянулась в направлении на восток, в ту сторону, где у меня не было ни малейшего намерения искать медведя — со мной был просто неслыханный случай!..

Дальше я слушал уже не столь внимательно и даже не припомню сейчас, что это был за «случай».

Поблагодарив медвежатника, вышел на окраину деревни. Вскоре увидел малопритоптанную лесную дорожку, уходившую на восток, но пересек ее, как бы не заметив. После выхода из деревни попал кружным путем на эту дорожку и пошел по ней. Никаких посевов ни справа, ни слева не было, вплоть до леса, в который дорожка ушла. Однако километра через два слева показался просвет и... вот оно — великолепное овсяное поле. С одной стороны оно было ограничено дорожкой, по которой я пришел, а с другой стороны местность шла на понижение, вплоть до границы овса с дремучей медвежьей тайгой.

Пройдя прямо по овсу, чтобы не оставлять в лесу следов, я был просто ошеломлен, попав на место, которое без кавычек можно назвать мечтой охотника. Свежепомятый прошлой ночью овес, следы на земле показывали, что среди медведей был один зверь гигантского размера.

Солнышко клонилось к закату. Передохнув минут пять, я пошел домой, оставив на завтра хлопоты по организации засады.

Сделать лабаз в намеченном месте оказалось непросто. На краю поля стояли в основном не очень высокие и почти гладкоствольные березы. Удалось перекинуть с одной из них на соседнюю елку пару жердей. Еще принес пару кудрявых березок, которые прислонил так, что верхушками они маскировали охотника. Сев на лабаз я мысленно поставил себе за него тройку с минусом. Уже собирался спуститься и идти домой, памятуя наставления бывалых: зверю надо дать 1-2 дня, вернее — ночи, чтобы он привык к лабазу и безбоязненно выходил на трапезу. Но вдруг послышался шум со стороны овса и показались двое мужчин. Это были явно люди городские, о чем свидетельствовали дорогие ружья и фирменное охотничье обмундирование. На их лицах было написано нескрываемое разочарование и недовольство.

— А бумага есть? — сухо спросил меня один из них. По-видимому, они были осведомлены о получении мною разрешения на охоту в этих местах.

— Есть,- ответил я.

Они немного потоптались на месте, после чего возникшее молчание было нарушено вторым охотником:

— Ладно, пойдем! Здесь нам делать нечего, — и они пошли в сторону, на которую я им показал, сказав, что там тоже много следов.

Что творилось со мной после их ухода! Я буквально пришел в отчаяние от одной мысли, что все мои труды могут пропасть даром. Ведь зверь может прийти не ко мне, а к ним? Отстреляют они его, или нет, но уж в любом случае спугнут и тех зверей, которые пойдут ко мне.

Камнем слетел я с лабаза и бросился бегом за ружьем и патронами, чтобы сегодня же использовать шанс взять зверя.

До заката солнца я уже был на лабазе. Прошло минут десять-пятнадцать. Дневное светило ушло за линию горизонта, но видимость продолжала оставаться хорошей. Наступили знакомые многим минуты сказочной красоты в природе. В лесу — тишина, которую вовсе не хочется называть «мертвой», как иногда выражаются. Скорее, это была какая-то величественная тишина. Лишь где-то очень далеко, за овсяными посевами, прослушивался порой лай собаки, да и тот вскоре затих.

Властно подступала вечерняя прохлада. После жаркого дня она несла облегчение и радовала. Мой взгляд блуждал по местности, просматривая многократно границу между полем и стеной леса от одного ее видимого конца до другого и обратно. И вот вдалеке я уловил едва заметное изменение обстановки и почти моментально осознал: вижу голову медведя!

Большой зверь, подойдя бесшумно, стоял, наполовину высунувшись из зарослей. Поворачивая голову по сторонам, он оглядывал поле. Несколько секунд смотрел прямо на меня. Я замер. В этот момент малейшее движение ружьем могло привести к тому, что медведь рванулся бы назад и скрылся в лесу.

Столь неожиданное появление зверя меня нисколько не удивило. Я хорошо знал, что медведь так тихо подходит к овсу, что услышать его приближение в большинстве случаев не удается.

Между тем, зверь спокойно повернулся назад и, не торопясь, вошел в лес. Через несколько минут он снова высунулся, но уже подальше от лабаза. Немного постояв, вошел в овес, повернулся задом ко мне и мелкой рысцой начал удаляться. За ближайшим пригорком зверь пропал из виду.

Устроившись поудобнее, я продолжал ждать. Вдруг медведь показался из лесу метрах в 30 от меня и сразу, без опасений, пошел в овес. Туловище его растянулось во всю длину, левым боком ко мне. После выстрела у зверя подкосились одновременно все четыре ноги, и он упал на брюхо. Выстрелил второй раз, в то же место под лопатку.

Подойдя к медведю с заряженным ружьем, я вдруг оказался в совершенно критическом беззащитном состоянии. Зверь зашевелился и начал поднимать голову, а я... не смог стрелять! После утомительной физической работы, в течение всего дня руки неожиданно, — и надо же — в такой момент, оказались схваченными судорогой. Скрюченные пальцы соединились концами, и это — на обеих руках! Я знал об этой особенности своего организма, но, выходя на охоту, о ней совершенно не подумал.

Что делать? Не нашел ничего лучшего, как, прижав ружье обеими руками к груди, побежал к лабазу. Несколько раз, оглядываясь, убедился в том, что никто меня не преследовал. Вспоминая потом эту охоту, я так и не смог понять, почему побежал именно к лабазу. Наверное, потому, что подсознательно считал его уже своим домом. Прислонив ружье к дереву, начал размахивать руками, чтобы погасить судорогу и это удалось. Подбежав к тому месту, от которого пять минут назад пустился наутек, я чуть не взревел сам, как зверь, от ужаса: медведя не было. Неужели ушел! Да, в общем, он действительно ушел, но недалеко. Пройдя метров пятнадцать вперед, я с пригорка увидел его, лежащего мертвым. Уши торчали так, как им в этом случае полагается. Так что и стрелять больше не пришлось.

Все остальное вспоминается как-то туманно. Ведь заветный мешочек с желчью, отделенной от печени по способу, прочитанному в журнале, уже лежал у меня в кармане гимнастерки.

Снять шкуру я решил на следующий день, попросив помощи у соседей. Но перед тем как уйти вывалил наружу кишки, чтобы лучше сохранить мясо.

Утром посмотреть на медведя приехали несколько человек и с ними — ребятишки. Сняв шкуру повезли тушу на телеге. По дороге, в ближайшей деревне, разыгралась, неожиданная для всех нас, сцена. Из переулка выбежала группа людей, человек десять, которые с криком догнали телегу. Это оказались цыгане, которых здесь называли серогонами, то есть лесными рабочими, добывающими смолу из сосны. В один голос они стали просить продать им мяса. Убедившись в том, что у меня нет большого желания вести этот торг, они сильно расстроились, а одна пожилая женщина, видимо старшая среди них, в каком-то отчаянии бросилась мне на грудь. По лицу ее текли слезы...

— Охотник, охотник, продай мяса! Продай мяса!

В голосе ее было столько мольбы, что я отдал им без всяких денег переднюю часть вместе с головой, после чего мы поехали дальше.

А теперь коротко о результатах нашего лечения хронического бронхита.

Через пару недель применения желчи, кашель у жены начал ослабевать, а месяца через два прекратился. Мы решили, что все уже в порядке и от радости прекратили прием желчи. Однако, через несколько месяцев бронхит возобновился. Больше применять желчь мы не стали, хотя и констатировали ее положительное влияние. Думали, неудачу нашей попытки лечения бронхита следует объяснить только тем, что мы не знаем, как получить эффективное лекарство из желчи медведя и не знаем правильного режима лечения, в особенности — дозировки лекарства.

Возможно, я ошибаюсь. Но хочу, пользуясь, случаем, со страниц журнала обратиться к ученым-медикам: не кажется ли вам, что наша медицинская наука недостаточно занимается изучением свойств медвежьей желчи. Ведь было бы неправильно игнорировать переходящую от поколения к поколению молву об ее чудодейственных возможностях.

Кстати, сообщаю: в полученном мною письме от Янковского говорится, что, хотя и чрезвычайно редко, но — «в некоторых аптеках начинает появляться медвежья желчь». К сожалению, я этого препарата в аптеках ни разу не видел. Но это дает основания полагать, что работа над желчью все-таки начиналась, но, видимо, была прекращена.

Разумеется, я, как и многие мне подобные, не располагаю исчерпывающей информацией по данному вопросу. Тешу себя надеждой, что моя заметка в журнале «Охотник» попадет в поле зрения сотрудников Минздрава и кто-то из них выскажется по этой проблеме, которая, я уверен интересует многих. Нельзя допустить, чтобы люди пользовались по данному вопросу услугами шарлатанов и знахарей.

Возможно, и Министерству сельского хозяйства настала пора решить вопрос об организации промысла медведя, ориентированного на реализацию не только мяса и шкуры, но и желчи.

Сергей Скачков,
участник Великой Отечественной войны,
член Военно-охотничьего общества