Невозможно придумать

К Щучьей пасти я спустился уже по-темну. Хоть и подгоняло меня волжское течение вместе с попутным ветром, но так и не уложился по времени к вечернему клеву.

В спешке завожу груз «резинки», наживляю снасть опарышами, а на крупную светящуюся мормышку насаживаю целиком жирных подлистников с теми же опарышами. Получается довольно большая «мочка». Стало уже правилом, что на ближнем к грузу поводке на моей снасти подвешена мормышка. Самая крупная рыба попадается именно на нее, хотя поклевки случаются реже, чем на крючки.

Отпускаю поводки в воду и время от времени делаю плавные потяжки основной лески. Обустройство ночлега — на втором плане. Ночи еще теплые, можно обойтись и без костра, тем более что с дровами на этом волжском берегу туго. Разве что сухого ивняка наломать к утру, чтобы заварить крепкий чай...

Закат еще багровеет. На дальний лес тяжело сели вечерние облака, иссиня-черные, резко обрисованные по контору алой каемочкой. Потягиваю изредка леску, задумчиво смоля сигаретой. Знаю, что поздно и течение уже слабое, но спать не хочется, да и снасть наживлена, — а вдруг клюнет...

Словно в ответ на мои сладкие грезы леска оживает, делается упругой и неподатливой. На руку передаются тупые толчки с послаблением и каким-то сквирканьем-скрежетом. Видимо, елозит поводок, крутясь на вертлюжке. Вываживать не тороплюсь. Чехонь — рыба стайная, и лучше скопом вытянуть две-три «сабли», чем возиться в темноте с одной. Но тут следует рывок, и я от неожиданности едва не теряю равновесие. Это явно не чехонь. Тяну к себе полуночную рыбину, но тут же приходится отпускать леску. Просто так не взять. Что же там на крючке?

Говорят, здесь, в илистых протоках устья Малой Кокшаги, есть сазан. Но мне его случалось ловить на «кольцовку» лишь в самой Волге, у фарватера. Может быть, судак? Нет, слишком резок на крючке и яростно стремителен... Рыбина, кажется, притомилась. С усилием тяну ее к себе. Вот уже смутно забелели поводки с опарышами. Все, сейчас возьму. Под берегом, словно бы в сонном изумлении, заворочалась какая-то чудо-рыбина. «Моя будет!» — шепчу трясущимися губами и готовлю подсачек, хотя понимаю, что им только бабочек ловить, сравнительно с этой рыбой. «Сейчас-сейчас, вот только перехватить бы, поводки уже все на берегу, на последний хапнуло...» Удар! Леска заскользила обратно в воду, руки обожгло, крючки царапали кожу. Лихорадочно рву поводки, отцепляю их, одновременно пытаясь удержать рыбину. Ну, прямо рыбак из «Царь-рыбы» Виктора Астафьева. Не хватало еще на крючках в воду... Стерляди на завтрак!

На воде ударило в последний раз и... вот я сижу на берегу, курю, ругаюсь на луну и разглядываю свои окровавленные руки. Ну, конечно, не один раз рюкзак перетряхнешь, чтобы не забыть сигареты или бутылку водки, а чтобы пузырек йода взять, так это лишняя тяжесть... Знакомое дело. А потом руки с гнойничками лечи...

Так я и не увидел, что это была за рыбина. Словно в утешение, снимаю с разгромленной «резинки» крупную чехонину, чудом не сорвавшуюся с крючка. А на последнем поводке, словно волчий глаз, светится лишь «капелька» без крючка. А ведь не хилый был зацепыш, без перекала, толстый и коварно изогнутый...

Утро сонное и вялое. Течения нет, и поэтому вода большая, словно по весне. Подперло Волгой и протоки устья Кокшаги-реки. Слоняюсь по берегу, чиню «резинку», наживляю, снова и снова впустую вытягиваю ее из воды, пью чай и наконец, берусь за легкий «телескоп». На опарыша неплохо поклевывает уклейка, а со дна поплавок соседней удочки с червем-навозником изредка топит красноперка. Рыбка некрупная, но тяжелая на подъеме. Красивая.

Надергав мелочи, перекладываю ее из котелка в капроновую хозяйственную сетку. Иначе из крупноячеистого садка сбегут рыбки. Затем наживляю одну удочку-донку уклейкой и забрасываю рядом с травкой. На «резинке» самая резвая уклейка отдана заново привязанной мормышке. Первая поклевка следует вскоре. Удилище донки сгибается и хлещет по воде тонкой вершинкой. Вываживаю полукилограммового окуня. Вслед дергается и «резинка». На мормышку надежно сел судачок. После получасовой паузы, во время которой я успеваю позавтракать, удивляясь отсутствию «закона подлости», донка снова сигналит о поклевке. На этот раз удилище после нескольких изрядных рывков выдергивает комлем ивняковую антирогулину и падает в воду. Я ловлю его и тяну к себе. На леске виснет упористая тяжесть. Рыбина неохотно подается к берегу, а затем уверенно идет в глубину. Остановить ее нельзя, как нельзя и стравить леску, поскольку снасть «глухая», без катушки. Тиньк! — воет, казалось бы, крепкая леска, и я вытягиваю лишь ее обрывок. Что-то не клеится в этот раз с рыбалкой. Как говорят в таких случаях, видимо, был грешен накануне...

День проходит в веселой ловле чехони и крупных подъязков. Время от времени мормышку с уклейкой хватают то окуни, то судачок, то бершик. Хотя после вываживания хищника клев временно прекращается, живца не снимаю. Так ловля разнообразней. На злосчастную донку больше поклевок нет, хотя живцы меняются регулярно. Я перестаю обращать на нее внимание. Видимо, хищник кормится вполводы и поверху, где плавится серебристая «бель».

К вечеру, когда я стал собираться в обратный путь и уже смотал «резинку», на всякий случай перезабрасываю донку. Пусть, мол, покараулит, пока собираю рюкзак. Смотать ее недолго. После заброса, без паузы, тут же следует рывок! Нет, сейчас не уйдешь! Наливаясь веселой злостью, иду прямо в одежде в воду вслед за леской, выхожу на берег, с усилием удерживая рыбину и снова бросаюсь, чуть ли не вплавь! Чертыхаясь на свою беспечность, клятвенно обещаю, что непременно, теперь уж непременно поставлю на удилище катушку. Прописная ведь истина насчет достоинств бегучей снасти!

Наконец подхватываю рыбину в подсачек. Это судак килограмма на полтора, может быть, и больше. А пойман он... за хвост! Мало того, — леска донки плотно сплелась с обрывком точно такой же лески, которая и держала пойманного судака. Крючок, вонзившийся под хвостовой плавник, был словно родной брат моих крючков из коробки. Все говорило о том, что поймал я рыбину, «знакомую» мне заочно, ту самую, что поутру разгромила мою донку. Видимо, так и просидел целый день терпеливый судак, захлестнувшись обрывком лески за траву. А там уж и я перехлестнул свою же леску, словно «кошкой».

Видится мне, как улыбается читатель-рыбак. Мол, трави-трави, сами такие. И анекдотов хватает про раскидистые руки рыболова, и страшные щучьи глаза с фонарь...

Я бы тоже не сразу поверил. Успокаивает лишь то, что матерый рыболов, тонувший и зимой, и летом, видевший запросто кикимору болотно-лесную, шишигу нахальноглазую, косматого и небритого лешего, сладострастных русалок, шабаш ведьм на Лысой горе, словом, человек опытный не станет отрицать, что самые удивительные вещи происходят именно на рядовой рыбалке, в жизни. Все это просто невозможно придумать...

Александр Токарев,
г. Йошкар-Ола