С кем поведешься…

С каждым охотничьим сезоном, с каждым выездом на охоту мы, охотники, совершенствуем свое мастерство. Учимся правильно понимать охоту, любить и беречь природу, бережно относиться к добытым трофеям. Мы изучаем повадки лесных обитателей, помогаем им в тяжелое время бескормицы, спасаем животных, попавших в бедственное положение. Мы чтим охотничьи традиции, соблюдаем охотничью этику. Все это приходит с годами. С ними же приходит и охотничий опыт, а с охотниц чьим опытом — иногда опасное расслабление. То, к чему вы раньше относились с опаской, сейчас вам кажется пустяковым делом. Вы же теперь большой специалист! и все знаете!
А охота между тем, такое дело, где не прощаются ошибки и просчеты. На охоте вы должны полагаться только на себя и своих друзей, проверенных не раз в различных ситуациях. Словом, вы должны на все сто процентов быть уверенными в тех людях, с кем выезжаете на охоту. От охоты с незнакомыми и малознакомыми людьми всегда благоразумнее отказаться, даже, несмотря на то, что в разговорах об охоте, они выглядят этакими корифеями, мастерами своего дела. В любой ситуации, если вы решили составить им компанию, и если вы уже достаточно опытный охотник, нужно не стесняясь уметь отказаться от разного рода авантюр, а при необходимости тактично отстоять свое мнение в том или ином вопросе, касающемся охоты.

История первая — поучительная
Прошлой весной охотился я с подсадной уткой в «своих» угодьях. Селезни были, да вот беда, открыли охоту с опозданием. Сижу дома, грущу. Скукотища. Тут приходит ко мне знакомый охотник и говорит: «Мне тут с Линды звонили, приглашали на охоту, да у меня дела в городе. Нужно ехать. Если хочешь, можем созвониться, они завтра за тобой заедут». «Хочу», — говорю. — А на Линде, что, воды много? Разве еще не ушла?«. «Полно! Говорят, только вчера начала потихоньку спадать». «А люди-то как? Опытные?». «Так конечно! Всю жизнь охотятся!».

В общем я согласился. Созвонились с охотниками, договорились, что завтра, днем, они за мной заедут. Я собрал рюкзак, положил туда патроны, продукты, теплые вещи, утиные чучела и стал ждать следующего дня.

Днем, как было обещано, за мной заехали на грузовике, и мы отправились на охоту. Путь оказался не очень близкий, и за то время, пока мы ехали, я узнал, что места там отличные, шалаши в порядке, уток — «море». «Останешься доволен! Постреляешь селезнишек! Отведешь душу!» — заверил меня мой новый знакомый, Женя. Жене было лет около пятидесяти, типично деревенский мужик. Всю дорогу он с азартом рассказывал, какая в тех краях охота и какие у него великолепные подсадные: «Я одну продавал нонче — деньги были очень нужны, так потом все плакал и плакал! Такая утка, такая утка! Что она на охоте вытворяла! Крах! Селезни к ней со всей округи летели! А как уж я своих уточек-то холил и лелеял!»

Заехав за Жениным сыном, зятем и племянником, мы, наконец, прибыли на место. Линда здесь разлилась широко, затопив прибрежный лес и соединив воедино все свои небольшие многочисленные старицы. Около кустов на затопленном лугу, метрах в ста от берега, я заметил шалаш. Еще дальше — другой. Места, где располагались скрадки, мне понравились. Здесь было мелко, не выше колена. Кругом открытое пространство воды, из которой торчат редкие стебельки прошлогодней травы, несколько небольших островков и почти нет течения. Для уток то, что нужно. Стрелять из шалашей удобно даже в темноте, потому что кусты и деревья только сзади шалаша, а по бокам и впереди разлив переходит в большой массив, поэтому на воде нет затемнения от деревьев и кустов.

Интересно, какой шалаш определят для меня? Смотрю, Женя выгрузил из кузова лодку, что-то типа ботника, положил в нее какие-то вещи, ружья, корзинки с подсадными утками, посадил одного из своих родственников, (я не разбирался, кто из них кто), и отчалил от берега в сторону ближнего шалаша. Затем приехал за вторым охотником, и отвез его в другой, виденный мною шалаш. И вот очередь дошла до меня. Я положил в лодку ружье, чучела, поставил корзину с подсадными, достал из кузова рюкзак, где у меня были все теплые вещи, термос с горячим чаем и бутерброды. Женя спросил: «Зачем тебе рюкзак?» Я объяснил ему, что намерен в шалаше переодеться, так как под телогрейкой у меня только майка с коротким рукавом, а под комбинезоном — легкое трико, и всю ночь я иначе в шалаше не высижу. Ночи были холодные, иногда даже с минусовой температурой. Женя сказал: «Не бери, оставь пока в машине. Я в одиннадцать вечера всех привезу на берег. Перекусим, картошки испечем, фронтовые сто грамм выпьем. Переоденешься спокойно на берегу, а под утро — опять в шалаш отвезу. Ночью все равно летают плохо, да и стрелять темно, небо-то, смотри, все в облаках! А до одиннадцати не успеешь замерзнуть». Я подумал: и не лень ему полночи будет за всеми туда-сюда ездить? А вслух сказал: «Давай все же я возьму рюкзак, на всякий случай!» Женя опять начал отговаривать меня: «На какой такой случай? Не бери? Что его будем взад-вперед возить? В лодке места и так мало!» Места было действительно немного, но мой рюкзак с теплыми вещами запросто мог уместиться. Я спорить не стал, лишь вытащил из рюкзака спортивную шапочку и надел на голову. Подумал, что, наверное, Женя в чем-то и прав. До одиннадцати высижу запросто. Сейчас вон даже жарко!

По протоке, проходившей через редкий лес, мы выплыли то ли на бывшую старицу, то ли на лесное озеро. Длина его была метров двести, ширина — метров семьдесят. Берега в этом месте были крутые, поросшие высоким густым лесом. Глубина, как сказал Женя, была метра полтора. Я сразу высказал сомнение, что сюда могут сесть утки. Место совсем не утиное, учитывая то, что вокруг есть гораздо более посадистые места. Женя меня заверил, что утки будут, и показал шалаш, расположенный посреди воды, в кустах ивняка. Точнее, на кустах! Настил был привязан к наиболее толстым веткам, правда, достаточно надежно. Но сам шалаш не выдерживал никакой критики. Он был кое-как покрыт редким еловым лапником и просвечивал насквозь. Высадив перед шалашом подсадных и чучело, я прямо с лодки забрался внутрь шалаша. При малейшем моем движении шалаш ходил ходуном, качаясь на ветках. Бойницы в нем были явно лишней деталью, так как стрелять можно было прямо через стенки в любом его месте! Только вряд ли по кому-нибудь придется здесь выстрелить! В этом месте было слабое, едва уловимое течение, и Женя сказал, чтобы я не переживал, так как всех убитых селезней будет прибивать к кустам.

Подсадные утки, искупавшись и наведя порядок в своем оперении, принялись за работу. Часов у меня не было, и я не знаю, сколько прошло времени, только уже стемнело, и я начал потихоньку мерзнуть. Утки временами подавали голос, но на их зов никто не летел. Насчет неудачного места я оказался абсолютно прав. Со стороны шалашей, где находились Женины родственники, иногда раздавались выстрелы. Там охота шла полным ходом. Через некоторое время стало совсем темно, выстрелы прекратились, и я подумал, что наконец-то Женя начал забирать из шалашей охотников, и скоро очередь дойдет до меня. Я замерз уже основательно и жалел, что послушался Женю и не взял рюкзак с теплыми вещами. Ну, думаю, потерплю, еще немного осталось. Сколько же интересно сейчас времени? Подсадные мои уже долгое время не подавали голос. Я еле различал их силуэты. Обычно они у меня замолкают, и «берут перерыв» приблизительно в полночь. Значит, Женя вот-вот должен приплыть за мной. Напрасно я вслушивался в тишину, не раздастся ли близкий плеск воды под лодкой. Вокруг царило безмолвие, лишь совы-неясыти ухали где-то в лесу, исполняя свои своеобразные брачные песни. Прошло еще немного времени, показавшиеся мне вечностью, и я понял, что никто за мной не приплывет, но слабая искорка надежды еще теплилась в моем «замерзшем» сознании.

...Шалаш я сжег весь. Немного согревшись, с нетерпением стал ждать наступление утра. А до рассвета, как оказалось, было еще очень далеко. Стояла глубокая ночь. Я снова начал замерзать. Время тянулось мучительно медленно. Но всему плохому рано или поздно приходит конец. С какой радостью, еще в полной темноте, я услышал пение первой пичуги, извещавшее о приближении утра. В этот момент не было вокруг меня существа более близкого мне, чем эта маленькая птичка. Постепенно небо на востоке начало сереть, одна за другой гасли высветившиеся за ночь на небе звезды.

С наступлением рассвета стало как будто теплее. Я заметил, что за ночь вода заметно убыла. Кружки, на которых сидели подсадные, теперь торчали из воды сантиметров на десять. Ждать лодку уже не было никакого терпения, и когда совсем рассвело, я решил отправиться в путь. Подтянув комбинезон, как можно выше, до самых подмышек, и туго стянув его на груди патронташем, чтобы внутрь заливалось как можно меньше воды, осторожно попробовал спуститься с настила. И, о чудо! С одной стороны мне это удалось сделать! Вода здесь доходила мне как раз до самого края комбинезона. Взяв только ружье и подняв его над головой, я сделал несколько шагов в сторону затопленных половодьем деревьев, предполагая, что там должно быть мельче, и тут же окунулся по самую шею. Судорожно рванувшись вперед, достиг ближайших деревьев, где было сравнительно мелко, чуть выше пояса. Так, выбирая дорогу, еще не раз окунувшись чуть не с головой в ледяную воду, я добрался до берега. Первым моим желанием было переодеться во все сухое и теплое, а вторым — дождаться Женю и набить ему морду. Но к приезду Жени мой гнев прошел, и я, сидя у костра, просто не повернул головы в сторону прибывших охотников, даже услышав скорбные причитания Жени по поводу гибели от намокания и переохлаждения его «лучшей» подсадной, которую он так «холил и лелеял». Что же касается меня, то Женя даже не поинтересовался, каким это образом я оказался на берегу. Не догадался он извиниться и тогда, когда я попросил у него лодку, чтобы съездить и забрать подсадных и чучела.

История вторая — омерзительная
В этом же году, в августе, мы с друзьями поехали на речку Ламну, на открытие охоты. На Ламне охота удается всегда. Дичи там действительно много. Природа практически первозданная. Места вокруг — глухие. Несколько дней мы удачно охотились. Настроение было великолепное, погода хорошая, теплая. Дни стояли солнечные, безветренные. Кругом тишина. Все немногочисленные охотники, поохотившись вдоволь на открытии, в воскресенье разъехались по домам. К нашей компании должен был примкнуть со дня на день Макс, знакомый нашего товарища. На открытие охоты ему вырваться не удалось, и он обещал приехать попозже. И вот, в один из дней, приехал. Не один, а со своим племянником и с собакой. Чувствовалось парень веселый, компанейский. Спросил, где лучше охотиться. Ему предложили два варианта: либо на самой Ламне, точнее на огромном озере, образованном в результате постройки на Ламне плотины, либо на большой затопленной вырубке, куда отводилась из озера лишняя вода. Максу больше понравился второй вариант и, накачав лодку, они с племянником, потащили ее через кусты на другую сторону дамбы, где находилась затопленная вырубка. Через некоторое время с той стороны, куда они отправились, послышались выстрелы.

На этой вырубке находилось несколько стоящих в воде высоких, сухих деревьев, на которых мы каждый день наблюдали соколов-чеглоков. Две взрослые птицы прилетали сюда с добычей, чтобы покормить птенца, покинувшего уже гнездо. По какой-то причине птенец был один, и родители целыми днями без устали носили ему корм, оповещая его о своем приближении громким, высокого тона, часто повторяющимся писком. Я всегда любовался процессом кормления птенца, который сидя на сухой ветке и, часто трепеща крыльями, выпрашивал корм у своих родителей. Чеглок — редкая у нас птица, поэтому я желал птенцу побыстрее вырасти и стать таким же красивым, стремительным соколом, как и его родители.

Спустя некоторое время возвратились Макс и племянник, необыкновенно довольные. Племянник с упоением начал рассказывать, как Макс красивым дуплетом сбил пару кряковых. «А еще мы убили то ли сокола, то ли ястреба! На дереве сидел, сволочь!» — сказал племянник. Я колол дрова для костра, и от таких слов у меня чуть топор из рук не выпал. В лагере воцарилось молчание. Племянник, почувствовав, что сболтнул что-то лишнее, сказал, что сейчас сбегает до лодки, принесет уток. Лучше бы он этого не делал! Когда он возвратился с добычей и небрежно бросив ее на землю, победно оглядел всех, нашему взору предстала ужасная картина. Перепачканные грязью птицы, с окровавленным оперением, были еще живы! У одной были перебиты оба крыла и лапы, у другой — крылья. Они пытались отползти от окруживших их людей. Я почему-то тогда чувствовал, что во всем этом есть и моя вина. Не знаю, как другим, а мне было стыдно. Я был готов сквозь землю провалиться! Успокоившись, хотел поговорить с этими «охотниками», пристыдить их, провести с ними «ликбез» по охотничьей этике, но не стал. Бесполезно!

Произошедшее — отражение их воспитания, стиля жизни. Правда, я знаю случаи, когда подобные типы становились иными после потрясений, вызванных проявленными по отношению к ним жестокости и насилия.

Вячеслав Нижегородов


Поделиться







Индекс цитирования

© 2007–2024 Астрахань